Двойная звезда [Двойник; Дублер; Звездный двойник; Мастер перевоплощений] - Роберт Хайнлайн

Быстро пробежав глазами текст, я поднял голову.

— Ну как? — спросил Родж.

— Здесь минут на пять рассказа о принятии в гнездо, а остальное — аргументы, свидетельствующие о правильности политики экспансионистов. В общем почти то же, что уже было в речах, которые мне давали раньше.

— Правильно, — согласился Клифтон. — Принятие в гнездо — это крюк, на котором держится все остальное. Как вы, наверное, знаете, мы собираемся вынести на голосование вотум доверия.

— Понимаю. И вы не можете упустить случая ударить в барабан. Может, это конечно и неплохо, но…

— Что «но»? Что-нибудь не так?

— Нет, просто дух, в котором выдержана речь… В нескольких местах придется заменить кое-какие выражения. Он бы так не выразился.

С уст Корпсмена сорвалось слово, которое не следовало бы произносить в присутствии леди; я холодно взглянул на него.

— А теперь послушай меня, Смайт, — продолжал он. — Кто может знать, как выразился бы в этом случае Бонфорт? Вы? Или человек, который вот уже четыре года пишет за него все речи?

Я пытался сдержаться, ведь в его словах была доля правды.

— И тем не менее, — ответил я, — место, которое в печатном тексте смотрится, не может прозвучать как следует в речи. Мистер Бонфорт — великий оратор, теперь я это знаю. Его можно поставить в один ряд с Черчиллем, Уэбстером и Демосфеном: величие мысли, выраженное простыми словами. А теперь, давайте возьмем хотя бы вот это слово «бескомпромиссность», которое вы употребили дважды. Я бы еще может и воспользовался им, потому что питаю слабость к многосложным словам. Да и люблю, знаете ли, показать свою эрудицию. Но мистер Бонфорт, наверняка сказал бы вместо этого «глупость», «ослиное упрямство» или «каприз». А сказал бы он так потому, что в этих словах, естественно, содержится больше чувства и выражено оно сильнее.

— Вы бы лучше думали о том, как лучше прочитать речь! А уж о словах позвольте побеспокоиться мне.

— Вы, видимо, не поняли меня, Билл. Меня совершенно не волнует, что представляет из себя эта речь с точки зрения политики. Мое дело — играть роль. И я не могу вложить в уста своего героя слова, которые ему не свойственны. Это выглядело бы так же ненатурально и глупо, как козел, говорящий по-гречески. А вот если я прочитаю речь так, как он обычно читал их, это уже само по себе будет эффектно. Он великий оратор.

— Послушайте, Смайт, вас наняли не для того, чтобы писать речи. Вас наняли для того, чтобы…

— Тихо, Билл! — прикрикнул на него Дэк. — И давай-ка поменьше этих «Смайтов». Родж, ну а ты что скажешь?

— Как я понимаю, шеф, вы возражаете только против некоторых выражений? — спросил Клифтон.

— В общем-то да. На мой взгляд еще следовало бы вырезать личные нападки на мистера Квирогу и откровения на тему о том, кто стоит у него за спиной. Все это звучит как-то не по-бонфортовски.

Лицо его приняло застенчивое выражение.

— Вообще-то это место вставил я сам, но может быть вы и правы. Он всегда дает людям возможность подумать кое о чем самим.

Он помолчал ещё несколько секунд.

— Хорошо, сделайте сами все изменения, которые сочтете необходимыми. После этого мы запишем ваше выступление и просмотрим его. Если понадобится, изменим кое-что, в крайнем случае можем даже и вообще отменить его «по техническим причинам». — Он мрачно улыбнулся. — Да, Билл, именно так мы и сделаем.

— Проклятье, но это совершенно вопиющий…

— Нет, именно так нам и следует поступить, Билл.

Корпсмен резко встал и вылетел из каюты. Клифтон тяжело вздохнул.

— Билл всегда ненавидел даже саму мысль о том, что кто-то кроме мистера Бонфорта может давать ему указания. Но человек он очень способный. Шеф, когда вы будете готовы к записи?

— Не знаю. Но буду готов, когда нужно.

Пенни вместе со мной вернулась в мой кабинет. Когда она закрыла дверь, я сказал:

— Пенни, детка, с час или около того вы мне не понадобитесь. Но если вам не трудно, зайдите к доку и попросите у него еще этих таблеток. Они могут мне понадобиться.

— Да, сэр, — она поплыла к двери. — Шеф?

— Да, Пенни?

— Просто я хотела вам сказать: не верьте, что Билл писал за него все речи.

— А я и не верю. Ведь я слышал его речи и читал эту.

— О, Билл, конечно, иногда писал всякую мелочь. Как и Родж, впрочем. Даже я иногда занималась этим. Он… он готов использовать идеи, откуда бы они не исходили, если они нравились ему. Но когда он читал речь, то это была речь целиком его собственная. От первого до последнего слова.

— Я знаю, Пенни. Жаль только, что именно эту речь он не написал заранее.

— Просто постарайтесь сделать все, что в ваших силах.

Так я и сделал. Начал с того, что заменил гортанными германизмами «брюшные» латинские выспренности, которыми можно было вывихнуть челюсть. Но потом я вышел из себя, побагровел и порвал речь в клочки. Только импровизация может доставить удовлетворение актеру, и как редко приходится иметь с ней дело.

В качестве слушателя я выбрал только Пенни, и добился от Дэка заверения в том, что меня никто не подслушивает (хотя я подозреваю, что эта здоровенная орясина обманула меня и подслушивала сама). Через три минуты после того, как я начал говорить, Пенни разрыдалась, а к тому времени, как я закончил (двадцать восемь с половиной минут — ровно столько, сколько обещано было для передачи), она сидела неподвижно, в каком-то странном оцепенении. Боже упаси, я вовсе не позволил себе никаких вольностей с прямой и ясной доктриной экспансионизма, в том виде, в котором она была провозглашена ее официальным пророком Джоном Джозефом Бонфортом; я просто немного видоизменил облик его заветов, воспользовавшись главным образом выражениями из его прежних речей.

И вот ведь что странно — я верил каждому слову из того, что говорил.

Но, братцы, я вам доложу, и речь же у меня получилась!

После этого мы все вместе собрались прослушивать запись и мое стереоизображение. Здесь был и Джимми Вашингтон, присутствие которого держало в узде Билли Корпсмена. Когда запись кончилась, я спросил:

— Ну как, Родж? Будем что-нибудь вырезать?

Он вынул изо рта сигару и ответил:

— Нет. Если хотите, чтобы все было в порядке, послушайте моего совета, шеф, пустите ее в том виде, в каком она есть.

Корпсмен снова удалился, но зато мистер Вашингтон подошел ко мне со слезами на глазах. Слезы в невесомости выглядят странно: им некуда течь.

— Мистер Бонфорт, это было прекрасно!

— Спасибо, Джимми!

Пенни вообще не могла произнести ни слова.

После просмотра я отключился. Удачное представление всегда выжимает меня досуха. Я спал больше восьми часов, пока меня не разбудила корабельная сирена. Я привязался к койке — ненавижу плавать во сне по всей комнате — поэтому не мог двигаться. Но я понятия не имел о том, что мы стартуем и поэтому связался с рубкой, не дожидаясь второго предупреждения.